1. Как оказался на территории Украины?
На самолете. Прилетел в Киев, оттуда поездом до Днепропетровска или Харькова, оттуда с оказией – на передовую. Я ездил с волонтерами, но до Изюма, Мариуполя или Славянска можно добраться даже и общественным транспортом. Или на такси. На каждой войне появляется этот вид частного извоза – возить на войну журналистов за деньги. Проблем с этим нет. Дальше – как получится.
2. Кто более «гостеприимен» – украинские силовики? «прокиевские» добровольцы? «сепаратисты-ополченцы»? «антикиевские» добровольцы? Кто-то еще?
На стороне ополченцев я не был. Когда на Донецкой ОГА развесили мои фотографии с подписью “либеральный провокатор”, меня перестало интересовать, чего хотят заварившие эту кашу люди. К тому же ,после того, как были задержаны и отвезены “на подвал” мои коллеги – Саймон Островский и Павел Каныгин. Поэтому, что происходит с той стороны, я не знаю. С украинской же стороны самые адекватные – добровольческие объединения. Я работал с добровольческим батальоном “Национальной гвардии”. Это добровольцы, которые пошли воевать прямо с Майдана. С ними никаких проблем не возникало. Вообще никаких. Абсолютно уважительное отношение к прессе. Абсолютно уважительное отношение к гражданским. Никакой агрессии по отношению к задержанным, даже подозреваемым в участии в боевых действиях. Полно людей с высшим образованием. Есть англоговорящие – интервью бойца нацгвардии иностранным СМИ на английском – не такое уж и редкое дело на блок-постах. То есть это та армия двадцать первого века, которой она и должна быть.
С силовиками, кадровой армией, сложнее. Внутренние войска и милиция – это те же внутренние войска, которые избивали людей на Майдане. Там не было никакой реформы. Просто не было времени и возможности. Это еще януковичевская структура. Поэтому и отношение к гражданам там осталось тоже с тех времен. Как правило – изначально агрессивное. Нервное. Пару раз выводили из машины под автоматами. С добровольческими подразделениями там особой любви тоже нет. Были даже случаи грабежа и избиения украинских же волонтеров.
Ну и третья часть – непосредственно армия. Тут уж как повезет. Как и в любой армии на любой войне. На постсоветском пространстве все воюющие армии, в принципе, одинаковы. Люди на нервах, на взводе, последние несколько месяцев хоронят товарищей и живут агрессией и ненавистью к противнику. Поэтому отношение непредсказуемо. Как правило – нейтрально отстраненное. Есть приказ и аккредитация – ок, проезжайте. Нет – ок, пожалуйте в подвал. Но случаются и эксцессы. Сергея Пономарева, фотографа, ограбили на блок-посту за фотографию, которую сделал его коллега. Со мной была та же история, но только жестче – избили, сломали нос, плечевой сустав, посадили в яму, с мешком на голове ставили к стенке и выводили расстреливать. Поэтому эксцессы случаются, конечно. Война.
3. С кем проще работалось? Отношение к журналисту (со стороны тех и других, включая добровольцев)? От кого было больше подозрительности и неприязни?
Собственно, ответил уже выше. Проще всего – с добровольческими батальонами. С теми, кто пошел воевать именно из идейных соображений. Добровольно пойти воевать за свободу могут только свободные граждане, и, соответственно, ко всем остальным они относятся так же – с точки зрения равноправия свобод и прав каждого гражданина. Даже если они с тобой не согласны, тут ты можешь быть уверен – выбивать зубы тебе в любом случае не будут. Это идет еще с Майдана. Майдан мне вообще запомнился каким-то особо показательным уважением к прессе и свободой действий для журналиста. Пресс-карта там снимала любые вопросы – ты только иди и работай, рассказывай про нашу борьбу миру. И именно эта схема взаимооотношения с прессой – понимания важности и ответственности её работы – и перенесена добровольческими батальонами и на войну. Это вообще лучшие части, с которыми мне приходилось работать за всю свою журналистскую карьеру.
4. Какие проблемы были в работе на востоке Украины? А в столице?
В столице проблем нет никаких. Если, конечно, ты не представитель “Геббельс-ТВ”. Но, поскольку, все государственные российские СМИ занимаются не журналистикой, а пропагандой, то и защита законом деятельности журналиста на них не распространяется. Могут и депортировать и въезд закрыть. Я считаю это абсолютно правильным и каждый раз настаиваю на точности формулировок – киселевщина это не СМИ, это агитконтора.
Для журналистов – независимых журналистов – проблем нет. Даже российских. Единственные вопросы могут возникнуть при пересечении границы, но меня, как правило, пропускали даже без каких-то дополнительных бумаг и звонков. Один раз только развернули в Донецке, но я не особо и настаивал. На Востоке сложнее, конечно, там вообще одна большая проблема: война, но в целом, если есть аккредитация, то особых препятствий – конечно, в рамках здравого смысла – тоже нет. Причем аккредитация нужна с обеих сторон – ДНР и ЛНР также требуют акрредитовываться при работе на своей территории. Этим необходимо озаботится заранее. Без аккредитации на блок-постах проблемы точно будут.
5. Что нельзя делать журналисту при освещении военного конфликта?
Первое и главное – не брать в руки оружие. Это недопустимо никогда и ни при каких обстоятельствах. Вообще. Табу. Все, точка.
В более широком смысле – нельзя помогать той или иной стороне никакими своими действиями, в том числе и косвенными. Нельзя, скажем, подвозить оружие и боеприпасы, если ты на своей машине. Если ты прыгаешь на машину комбатантов, которая и так сама по себе идет в район боевых действий, и просишь их подвести тебя – это одно. Но подвозить на своем транспорте – табу. Ну и все вытекающие из этого пункта действия: разгружать боеприпасы, например, или подносить патроны. Тушенку – можно. Патроны – нет.
Нельзя помогать информационно: о, журналисты, вы сейчас проезжали блок-прост противника, что, много их там? Ребят, извините, но если я вам сейчас скажу, то, когда меня остановят на том блок-посту, мне придется сказать и им сколько вас здесь, правда? А вам же это не нужно, верно? Поэтому извините, но я не могу говорить этого.
Нельзя выдавать в эфир оперативную информацию, которая стала известна тебе в ходе твоей деятельности. Тебя куда-то допустили или ты в силу обстоятельств оказался там, где противоположная сторона оказаться не могла – например, на штабном совещании в землянке командира: забудь о том, что ты здесь видел и слышал. Оперативная информация тебя вообще не касается – где сколько человек, где сколько танков, кто куда выдвинулся, какие операции намечаются: это все к тебе не имеет никакого отношения, ты этого не видишь и не слышишь. Только постфактум.
Нельзя подвергать опасности своих героев. Если тебе сказано лица не снимать – все, до свидания, лица не снимать, какие-бы кадры на Пулитцеровскую премию не пропадали бы в этот момент. Лица не снимать, фамилий не называть и так далее – если на это нет прямого разрешения людей, с которыми ты работаешь. Спросить несложно: пацаны, вы не против, если я вас сфотографирую? В большинстве случаев не отказывают.
Да и вообще – уметь понимать слово “нет”. С первого раза. Это, собственно, и твоя безопасность – два раза на войне, как правило, никто ничего не повторяет.
В целом: понимать, что каждое твое слово может иметь последствия. И на войне эти последствия – не пропущенная запятая. Это уже чьи-то жизни.
6. Что он обязан делать для своей безопасности?
Не лезть на рожон. Не навязывать, не доказывать и вообще поменьше высказывать свою точку зрения. Ты не агитатор. Ты – наблюдатель. Твое дело не высказываться самому, а дать высказаться другим. Иногда случайно обороненное слово, которое тебе кажется очевидным, может привести к проблемам, потому что людли видят ситуацию совсем по-другому. Как, например, я, в Киргизии, расслабившись, уже по дороге в аэропорт, ляпнул на блок-посту про “этническую чистку”. Были проблемы.
Одного моего знакомого взяли именно за слишком активное высказывание своей точки зрения. Еще двоих других – за громкий разговор в кафе, где они называли не понравившиеся окружающим фамилии.
Да и вообще, хороший журналист – незаметный журналист. Меньше всего в таких стремных местах надо выпячивать на всеобщее обозрение свою деятельность. Не надо громко говорить. Не надо демонстративно фотографировать. Не надо ничего громко обсуждать в кафе. Ты понятия не имеешь, на какие якоря среагируют окружающие тебя люди. Да и вообще, помни, что для некоторых ты – всего лишь ходячие несколько тысяч долларов, которые за тебя можно получить.
Не надо выделяться внешним видом. Приехать на войну в шортах и цветастой футболке – плохая идея. Этим ты сразу обращаешь на себя внимание и изначально ставишь себя в разряд жертвы: даешь понять людям, что не понимаешь окружающей тебя обстановки, не понимаешь тонкостей и нюансов отношений здесь и не уважаешь их страданий: здесь война, а не туристическое сафари на Мадьдивы. Хотя иногда именно это может и вывести из-под удара: дурачок, что с него взять.
С другой стороны, нельзя одеваться и как комбатант. Камуфлированные штаны и военный бушлат – тоже плохая идея. С шестисот метров снайперу не видно, автомат у тебя в руках, или камера. Постарайся максимально обозначить наклейками, нашивками, цветовым различием свою непричастность к боевым действиям. Лучший вариант – спортивная одежда околоармейского покроя. Слишком яркие вещи тоже одевать не стоит – красную куртку видно за полтора километра.
Уважай чужое горе. Понимай, что здесь идет война. Здесь люди убивают людей. И они очень не любят вдруг осознавать, что для кого-то они могут быть всего лишь работой. Люди вообще не любят, когда на их смертях зарабатывают деньги. Поэтому всегда относись к людям, как людям. Сопереживай. И если есть возможность – всегда помогай.
Но и не впускай чужое горе слишком близко внутрь себя – иначе война сожрет тебя изнутри, ты не сможешь пропустить через себя её всю. Доля здорового цинизма просто необходима. Без неё сойдешь с ума просто.
Ну и вещи элементарные – не лезть под огонь, не оказываться между линиями огня, не ложиться спать под гусеницу танка и пр.
А вообще главное помнить: твоя основная задача – это не забраться в самую задницу и написать оттуда репортаж. Твоя основная задача – забраться в самую задницу, выбраться оттуда живым, и только потом написать репортаж
7. Действия журналиста, если он попал:
А. Под обстрел.
Б. В плен.
В. Встретил вооруженных людей, которые неизвестно, к каким формированиям принадлежат.
Г: «Пригласили» куда-то, без вариантов отказа, люди с оружием.
А. Под обстрелом действие может быть только одно – ищи укрытие. Чем глубже, тем лучше. Самое лучшее – подвал бетонного многоэтажного здания. Такое пробивается только авиабомбой. Если укрытия нет, укрывайся в складках местности. В придорожной канаве. За техникой. За деревьями. По крайней мере, скройся в зеленке. Если обстрел ведется из стрелкового оружия – значит, тебя видят, значит, твоя основная задача стать незаметным. Кто невидим, тот и живет. Если работает артиллерия, то тут спасет только укрытие. Если обстрел продоложается достаточно долго, постарайся вычислить временной промежуток между залпом и разрывом – в это время можно пережать от укрытия до укрытия. Если рядом с тобой военные – смотри, что делают они, и делай то же самое.
Б. Плен. Тут однозначных рекомендаций быть не может. Все зависит от обстановки. К каким людям попал, насколько они фанатики, насколько они договороспособны, насколько способны слышать, насколько твоя жизнь висит на волоске и так далее. Тысячи нюансов. Вплоть до того, погиб вчера лучший друг у того, кто тебя допрашивает, или нет. Алкоголик он, или нет. Трус или мужественный. Сильный или слабый.
В целом – стараться не раздражать. Разговаривать спокойно. Все время пытаться донести одну простую мысль – я вам не враг, мужики, я ни на чьей стороне, я журналист, я делаю свою работу, не совершайте ошибки. Причем “не совершайте ошибки” нужно говорить именно в будущем времени – то есть оставить людям пространство для маневра, дать им понять, что все, что произошло до данного момента: ну, плохо, конечно, но в целом такого уж значения не имеет, война, с кем не бывает. Ну, ограбили, избили, черт с ним, случается, не будем раздувать из этого скандал. Главное – не допустите главной ошибки. Которая уже непоправима.
Постараться настроиться на безразличие: это поможет меньше бояться или как минимум меньше показывать свой страх – а страх в таких ситауциях на тех, кто тебя взял, почти всегда действует как красная тряпка. Он порождает не жалость или сочувствие, а агрессию. Поэтому постарайтесь не ползать в соплях под ногами и не хвататься с мольбами за штанины. Но и ни в коем случае не выпендриваться, конечно. Это другая крайность.
В разумных количествах проявлять твердость: как минимум в доказывании своей невиновности. В несоглашении с тем, что ты корректировщик, шпион, паспорт у тебя не той страны, ты сдавал противнику наши позиции и так далее.
В остальном – как пойдет. Предсказать ничего нельзя. Тут уж уповать только на удачу и на то, что ты попал не к конченым головорезам.
В. Неизвестные вооруженные люди. Постарайся все свести к деловым отношениям. Держи дистанцию – и тем самым не давай людям сократить дистанцию со своей стороны, не дай им перейти к личностным отношениям: агрессии, озлобленности, обобщенной претензии к “вашим” или подозрениям. Вы солдаты, я журналист, вы на работе, я на работе, вот мои документы, с ними все в порядке, могу я продолжить движение? В остальном все то же правило – меньше говори, больше старайся понять, кто эти люди: для выработки дальнейшей стратегии поведения.
Г. Если “без вариантов” – тут уж без вариантов. Пройди, поговори с людьми, и постарайся выйти оттуда обратно. А там – см. пунт “Б”: как пойдет.
8. Стоит ли сразу акцентировать внимание на том, что ты – журналист? Стоит ли пояснять людям, вовлеченным в конфликт свою позицию?
На вторую часть вопроса ответил уже выше. Нет, не стоит. Ты не знаешь, на каком уровне напряжения и агрессии находятся люди вокруг тебя. Даже если тебя спросят – лучше сказать что-то нейтральное. ” Я не знаю, у меня пока недостаточно информации для суждения”. Но и откровенно уходить от вопроса, если он настойчив – тоже не надо. В таком случае лучше максимально нейтрально, с минимумом прилагательных, пояснить свою точку зрения. Все зависит от того, что человек хочет услышать – а это можно понять уже из вопроса – и насколько он агрессивен.
Что касается акцентирования, то тоже зависит от обстоятельств. На Майдане надо было акцентировать, это сразу снимало все вопросы. При контакте с силовиками – армией, милицией – тоже стоит. Вообще при работе с любыми государственными институтами – они склонны соблюдать закон. А, скажем, в разгоряченной толпе с требованиями перевешать предателей – наверное, не стоит. В целом, тоже надо смотреть по обстановке.
9. Может ли снять напряжение внимание коллег к возникшим проблемам?
Безусловно. Если у тебя возникли проблемы – первое и самое основное действие: маскимальное распространение информации. У журналистов есть такой профессиональный термин: “шумиха”. Девяносто процентов случаев счастливого разрешения ситуации – это именно вовремя поднятая шумиха. Если, конечно, люди на местах не просят обратного. Если кто-то из коллег пропал – первым делом поднимать шумиху. Если кого-то из коллег взяли у тебя на глазах – первым делом попробовать договориться с этими людьми (при этом самому не оказавшись рядом с коллегой), а если не получается – поднимать шумиху. Когда я был задержан в Турции, на Таксиме, меня спасла именно оперативно поднятая шумиха – именно из-за информационной атаки местные спецслужбы на полпути остановили возбуждение производства уголовного дела против меня по обвинению в шпионаже, а так бы до сих пор сидел.
Алексей Симонов
ТАКОЖ ЦІКАВО:
Талановита Україна
Творчих людей будь-якого віку і рівня майстерності запрошує на всеукраїнські та міжнародні конкурси Національна творча екосистема Алея Зірок України. Маєте талант? Алея Зірок має місце для вас!
